Книга Всё, что я о ней помню - Антон Бородачёв

перед нами, и заговорил вновь: — «Мон-Сен-Мишель» начался отсюда. В 1899-м году в Высоких Татрах появилась железная дорога, а потом рядом с ней вырос и этот самый отель. Сто лет назад он стоял намного ближе к станции. Это потом железнодорожные пути несколько раз перекладывали. Но в лесах рядом с отелем еще можно найти остатки старых рельсов…

— Я видел их, — проговорил я.

— Да, конечно, — откликнулся Спильман. Но эту фразу я понял не до конца. На какое-то время между нами снова повисло молчание. Воспользовавшись паузой, Спильман бросил взгляд на круглые часы, лежавшие у него в нагрудном кармане. Я глядел на него со стороны и все ждал того момента, когда он заговорит снова.

— Так значит, старый отель у железнодорожной станции… — сказал я через какое-то время, когда молчание стало казаться слишком долгим.

— Да, — кивнул Спильман. — Огромный старый отель у железнодорожной станции… Его строили для гостей, прибывающих в город. В те годы он был воплощенной мечтой — образцом для подражания. Роскошный отель, каких никогда не видели ни польские рабочие, строившие железную дорогу, ни шахтеры, трудившиеся в здешних шахтах. Этот отель строился для представителей австрийской и венгерской элиты. Но в эти края часто приезжали из разных уголков Европы. Для отеля это были лучшие времена. Но они продлились не так долго.

— И в какой момент все изменилось?

— Не знаю, — откликнулся Спильман, и голос его прозвучал равнодушно. — Единственное, что мне известно наверняка — это то, что первым призраком «Мон-Сен-Мишеля» была моя мать. Она попала под поезд в том месте, где рельсы делают поворот. Кажется, именно после этого пути стали перекладывать впервые…

— Это был несчастный случай?

— Да… Скорее всего… Хотя это сейчас и не столь важно. Мне было одиннадцать, когда она умерла. Я помню тот день, когда мы похоронили ее на семейном кладбище. И помню, как, вернувшись назад в тот же день, я снова увидел ее в своей комнате. Отец говорил, что мы получили второй шанс, и проводил с ней почти все свое время. Неделю спустя после ее возвращения, он приказал сравнять с землей ее могилу и запретил кому бы то ни было вспоминать о том дне, когда она умерла. С того момента мы почти несколько лет не говорили об этом. И в какой-то момент мне стало казаться, что ее смерть была просто страшным сном… Не более… Я абсолютно искренне начал верить в это. Но в конечном итоге эта вера все и погубила…

Спильман на секунду задумался, как будто потерявшись в своих мыслях. А я просто замер в нескольких шагах от него, прислонившись спиной к опорной балке, державшей крышу станции.

— Что было дальше? — спросил я. Но Спильман ответил не сразу.

— Дальше «Мон-Сен-Мишель» начал понемногу меняться. И через какое-то время сделался таким, каким вы его видели. Там появились другие призраки, а вместе с ними и их воспоминания. И с этого момента отель больше нам не принадлежал… Сначала все думали, что дело в каком-то проклятье… Потом — говорили, что дело в самой земле… За последние 40 лет я строил десятки догадок по этому поводу, но этот отель всегда оставался… за гранью моего понимания…

Где-то справа от меня снова послышался скрежет железнодорожной колеи, предвещавший скорое прибытие поезда. Я обернулся и начал вглядываться вдаль, но в первую секунду увидел только темную точку где-то далеко на горизонте. Я глядел на нее и через какое-то время различил впереди прибывающий состав. С каждой секундой он становился все ближе и ближе. Я слышал грохот колес, видел дым, поднимающийся над трубой локомотива, и даже различал серийный номер, написанный белой краской на передней панели паровоза… Такие модели производили в семидесятых или восьмидесятых годах прошлого века, а сегодня в уменьшенном виде делали разве что для игрушечных железных дорог в детских отделах магазинов. Еще секунда — и состав на большой скорости пронесся в нескольких метрах прямо передо мной. Меня обдало ветром и запахом железной дороги. И чувствуя этот жар на своей коже, я, кажется, стал понимать, что это было за место, в котором мы оказались.

— Большую часть жизни я считал «Мон-Сен-Мишель» неким подобием лимба… — снова заговорил Спильман, когда грохот железной дороги в очередной раз стих. — Вы когда-нибудь слышали о нем?… Не рай и не ад. Просто… Особое место, куда попадают потерявшиеся души.

— Вы считаете, что они потерялись?

— А вы разве сами не чувствуете этого?

— О чем вы говорите? — спросил я и невольно поморщился.

— В каком-то смысле вы оказались здесь по той же самой причине…

— Потому, что я потерялся?

— Потому что ваша связь с миром истончилась. Вы, как и они, изо всех сил цепляетесь за свои воспоминания. И у вас, как и у всех этих призраков в отеле, тоже осталось нечто такое, что вы никак не можете отпустить.

Я сделал глубокий вдох, пытаясь обеспечить себе хоть какую-то паузу. Вокруг нас не было никого — только круглые фонари над головой, потрескавшиеся плиты под ногами и ветер, гуляющий над рапсовым полем. В этот момент я думал о Кристине, об огнях в ночном небе и туманах, которые не давали ей уйти. Поезд, проехавший мимо, снова стал точкой на горизонте. Я следил за ним взглядом, но мысли мои в этот момент были где-то очень далеко — между Юодкранте и «Мон-Сен-Мишелем». По крайней мере, в чем-то Спильман был прав. Я понимал все, но вслух не хотел признаваться в этом.

— Все миры «Мон-Сен-Мишеля» кому-то принадлежат… — проговорил я, невольно снова ловя себя на мысли, что специально меняю тему разговора. — Кому принадлежит этот?

— Мне, — как-то очень спокойно ответил Спильман. — Это город, в котором я вырос. По крайней мере, таким он был в 1976-м, когда мне было 13. В последнее время я часто здесь бываю.

— В «Мон-Сен-Мишеле»?

— Эммм… Скорее в своих воспоминаниях.

— Так значит, все дело в них?.. В воспоминаниях?..

Спильман на секунду задумался.

— Генрих Гейне как-то назвал прошлое родиной души, — очень спокойно проговорил он через какое-то время. — Если угодно… Моя родина находится где-то здесь, в Высоких Татрах…

От этих слов внутри меня вдруг сделалось тихо. Я глядел на горы впереди, следил за тем, как гуляет ветер по рапсовому полю, и думал о дверях, которые ведут прямиком в наше прошлое, словно давая нам шанс исправить что-то или просто прожить какие-то мгновения вновь.

— «Мон-Сен-Мишель» погибает, — проговорил я, и эти слова прозвучали, как гром в алом августовском небе. — Стены дрожат по утрам. По крыше расходятся трещины. Не знаю, в курсе вы или нет… Но он рассыпается в прямом смысле слова. 117 лет — это серьезный срок… Даже для отеля.

Спильман покачал головой: «Дело не в старых строительных материалах. Поверьте, моя компания уже пыталась его спасти, сделав ремонт в номерах и укрепив опоры. Вы же видели строительную технику на территории гостиницы? Только за последние месяцы в «Мон-Сен-Мишеле» ремонт проводили как минимум трижды. Но трещины появляются снова и снова… Обычные методы помогают только отсрочить разрушение, но не остановить процесс насовсем. «Мон-Сен-Мишель» рассыпается не из-за времени или износа старых конструкций. Просто сам этот мир не принимает его. Он здесь, как инородное тело. На планете Земля нет места для отелей, населенных призраками.

— Так значит, вы в курсе?

— Да. Обычный мир всегда пытался его уничтожить.

— И когда это началось?

— Уже давно. Нечто подобное уже сорок лет случается с определенной периодичностью. Этому отелю нужен… эммм… смотритель. Живой человек среди призраков. Это единственная возможность его спасти. По крайней мере, на какое-то время…

Услышав эти слова, я подумал, что Спильман говорит о себе, но в какой-то момент разрозненные обрывки фраз и разговоров вдруг стали складываться в моей голове в единое полотно. Я вспомнил слова Вероники, о том, что эта поездка была для меня лишь ловушкой, и за последние годы в этом